Чтоб все было пристойненько, поверх безобразия нацепим картузик. То бишь шапку. Одну на всех - а чего же вы хотели? Кризис.
Автор: Сирин - птичка певчая, она же Сирин, она же Птица, она же я.
Персонажи: Россия, Литва, Латвия, Эстония, Америка, Англия, Франция, Германия, упоминается ещё сколько-то там.
Рейтинг: PG-13, чтобы не соврать.
Предупреждения: Больной бред больного мозга больного человека.
Дисклеймер: Я имею совесть, Химаруя имеет всех.
Размещение: (ну а вдруг, мало ли...) По предварительной договорённости с автором.
3.23. Россия. Мучиться ночными кошмарами. Присутствует Торис.3.23. Россия. Мучиться ночными кошмарами. Присутствует Торис.
Говорят, во сне находят отображение дневные страхи и переживания. Говорят, во сне можно узнать то, в чём сам себе ни за что не признаешься. Говорят… Говорят вообще слишком много.
В очередной раз, вскидываясь в холодном поту, Россия мысленно желает тому австрийскому умнику, который додумался списать все сны на какие-то скрытые желания, провести остаток своей вечности в каком-нибудь адском колхозе.
Несколько минут на то, чтобы понять, на каком он свете, еще несколько - чтобы восстановить ставшее прерывистым дыхание. Вот уж действительно, что написано пером… А кровь въедается надежнее чернил, такое ничем не вырежешь и не вытравишь. От собственной истории никуда не деться, она всюду найдет и напомнит о себе, хотя напоминать без надобности – такое не забывается.
Дробный стук в дверь отвлекает от проносящихся в голове обрывочных образов.
- Господин Россия, вы в порядке? – Литва, беспокойная натура… Весь дом уже третий сон видит, один Торис снует по коридорам взъерошенной тенью.
- В порядке, - эхом отзывается Иван. – В полном.
- Могу я войти? – Лоринайтису отчего-то неймется. Ну и пусть его… А и правда, пусть. Все равно этой ночью уже не уснуть. Дверь открывается с тихим скрипом, а вот неплотно закрытое окно довольно звучно распахивается от ветра.
- Доброй ночи, - вежливость – прежде всего, как же без этого. Литовец осторожно притворяет за собой дверь и едва не падает, запнувшись о ковер. Что-то шуршит – кажется, у него в руках какие-то бумаги.
- И чего тебе не спится? – голос все еще звучит сипло, то ли от сна, то ли от крика. Лучше первое. Для всех лучше.
- Я заканчивал приготовления на завтра, - Торис растерянно шаркает ногой и ловит слетевший от непонятно откуда взявшегося сквозняка листок.
- Закончил? Иди спать.
- Вы нездоровы? - голос звучит озабочено.
- Я в полном порядке, - твердо повторяет Иван, но парнишка бывает на удивление настойчив, когда не надо. Особенно когда не надо.
- Я почти каждую ночь слышу ваш крик, - Торис упрямо мотает головой, выбившаяся из куцего хвостика прядка смешно топорщится. – Разве это «в порядке»?
Где-то внизу истошно вопит раритетная кукушка, которой никак не сидится в часах. Надо же, уже полночь…
- Россия есть Россия, знаешь ли, - Иван криво усмехается. – Понятия «нормально», «порядок» и «компромисс» здесь не прижились.
- Как вы… Как вы можете шутить такими вещами! – Торис разве что не задыхается от возмущения, но мгновение спустя, испугавшись собственной дерзости, отступает на шаг назад, заметно ссутулившись.
- Знаешь, с нашей реальностью не нужно никаких кошмаров, - Иван с усмешкой смотрит куда-то в потолок. Торис еще сильнее втягивает голову в плечи – он и так невысокий, а теперь и вовсе выглядит почти ребенком.
- Вам все же нужно отдохнуть, завтра предстоит трудный день, - вот так, боится-не боится, а режим есть режим. Как трогательно.
- Сегодня, Торис, - Иван улыбается. – Уже сегодня. И не тебе мне говорить об отдыхе.
- Я… Я не!.. – протесты ему никогда не удавались. Парнишка отчего-то краснеет и снова утыкается взглядом в пол.
- Ты – да. Скоро свалишься, как Райвис после второй бутылки, - способность шутить понемногу возвращается, значит, все действительно в том самом порядке, которого нет и быть не может.
- Я не пью, - кажется, обиделся. Лоринайтиса вообще-то довольно легко задеть, хоть виду он и не подает. И правильно делает, жизнь такая штука – сперва укусит на пробу, а затем, если почует слабину, вовсе загрызет. Но сейчас отчего-то не хочется его задевать. Даже ненароком.
- Я знаю, - Иван примирительно поднимает раскрытые ладони. - Ты от усталости свалишься.
Валится только стопка бумаг, неловко перехваченная действительно падающим от усталости литовцем. Брагинский задумчиво провожает взглядом неспешно планирующий листок. Мысли вьются ленивой стайкой, хаотично мечутся во все стороны, но каким-то образом сходятся на одном и том же.
- Торис, побудь со мной немного.
- Простите?! – ах, какая неловкость... Торшер с глухим стуком падает – его спасает только относительно мягкий ковер.
- Прощаю, - Брагинский милостиво кивает то ли Торису, то ли торшеру. – Оставь, ничего ему не станется. Он и не такое переживал.
- Простите, я…
- Прощаю, - терпеливо повторяет Иван. – Подойди. Бумаги можешь оставить… Да хоть возле торшера, никто их не съест.
Торис нервно кивает. Движения дерганные, прерывистые – боится. Досадно… Ивану далеко не всегда нравится, чтобы его боялись. Временами это очень… удручает. Но парнишка весьма неглуп, стоит отдать ему должное – пусть на негнущихся ногах, но подходит, садится на самый край кровати. Молчит – в тусклом свете, кое-как пробивающемся из-за занавески, видно, как он нервно кусает губы. Хочет что-то спросить – правильно, не надо молчать, просто не надо…
- Господин Россия, что вам снилось?
Не самый удачный выбор. Брагинский заметно напрягается.
- Почему спрашиваешь? – звучит слишком резко, Торис снова теряется. Ни с того ни с сего вспоминается давний разговор, имевший место во времена Великой Депрессии. Правда, тогда все было немного иначе.
- Говорят, если рассказать свой сон, он не сбудется, - сбивчивое бормотание отчего-то смущает. Да что ж у него вечно такой вид, будто он кругом виноват? Прямо комплекс какой-то.
- Он и не сбудется, - Иван искренне пытается говорить мягче, и, кажется, у него получается. – Такое не повторяется. Как правило.
Торис утыкается взглядом в свои колени, нервно теребит край рукава – на светлой ткани видны мелкие чернильные пятнышки. Даже жаль его – наверняка уже сам не рад, что решил заглянуть к беспокойному начальству. Жалко, нельзя заглянуть в чужую голову – на лице литовца отражается непередаваемая гамма эмоций.
- Хотите, я вам колыбельную спою?
Предложение настолько неожиданное, что Иван почти рефлекторно кивает – к вящему удивлению вопрошающего. Кажется, если бы Лоринайтис мог нормально двигаться, он бы перекрестился, хоть бы и локтем. Небось, думает теперь – «и кто меня за язык тянул?»…
Иван не слишком хорошо понимает литовский, но что значат слова? Оно так даже лучше, непривычные, чудные звуки словно сплетаются в заклинание. А у Ториса довольно приятный голос. Успокаивающий… Определенно, намного лучше, когда Литва рядом.
- Оставайся, - сонно бормочет Брагинский, когда Торис порывается встать. Хватка на тонком запястье достаточно крепкая, чтобы удержать, и достаточно осторожная, чтобы не причинить боли. – До рассвета не так далеко.
Все еще не высказанные возражения разбиваются об умиротворённый взгляд и спокойное «спи».
Кровать достаточно широка для двоих, а что одеяло всего одно… Это не проблема.
Говорят, от ночных кошмаров помогает черный или зеленый чай. Говорят, если ничто не помогает – поможет снотворное. Говорят вообще слишком много.
Засыпая, Россия едва заметно улыбается. Какие глупости, в самом деле… Он-то нашел настоящую панацею.
5.19. Россия|любая страна на выбор автора. Встреча после 3 мировой. - Брагинский? Но как ты так быстро восстановился?! Ай-ай, дарк.5.19. Россия|любая страна на выбор автора. Встреча после 3 мировой. - Брагинский? Но как ты так быстро восстановился?! Ай-ай, дарк.
- От Яо никаких известий?
Кёркленд только мотнул головой, на что та откликнулась пульсирующей болью. Контузия все чаще давала о себе знать – оправиться от последствий бомбардировки за какие-то пару месяцев смог бы только сам дьявол. Теперь Лондон, Глазго и Бирмингем напоминали о себе только глубокими незаживающими ранами. Да еще постоянными приступами какой-то напасти, которая началась после того, как рванули несколько АЭС.
- Плохо, - Людвиг нахмурил светлые брови и скрестил руки на груди. – Он должен был выйти на связь еще утром.
- Ни от него, ни от его родни сообщений не было, - вскинулся Кёркленд. – Если у него эта родня еще осталась!
Ответом послужило напряженное молчание. Тему родственных связей в последнее время старались не поднимать – незачем бередить и так слишком свежие раны.
Малютку Питера захлестнуло той же волной, которая смыла большую часть Эссекса после взрыва в прибрежных водах. Гилберт сгинул на третий год воцарения ада на земле – смеялся до последнего, но его это не спасло.
- Не думаю, что с Яо что-то случилось, - Людвиг первым нарушил тишину. – Если верить Альфреду, с Брагинским покончено, осталось сладить с Ближним Востоком и Центральной Азией.
- Если, - подал голос Бонфуа. Несколько метров, которые нужно было преодолеть, не опираясь на стену, он прошел, отчаянно хромая. – Ты сам-то веришь в то, что его действительно больше нет?
- Вести с юга? – Людвиг предпочел сменить тему.
- Ни звука. Я бы не слишком рассчитывал на добрые известия, там пылают пожары. И не только там…
- Лето, - Людвиг поджал губы. – Горит все, что может самовозгореться.
- Не только само. Говорю вам, Брагинский жив, я его знаю, не мог он умереть. Будь иначе, мы бы сейчас не шарахались от каждого шороха… - шорох был явным преуменьшением. Каждый взрыв, каждая атака на родную страну откликалась болью и оставляла на теле раны. Кто-то обходился царапинами, кто-то впадал в безумие. Людвиг вполголоса ругнулся и быстрым шагом вышел прочь. То, что руки опять кровоточили, не означало ничего хорошего.
- Артур, он безумен, - Бонфуа тяжело опустился на обшарпанный стул и откинул со лба слипшиеся от пота и грязи волосы. На когда-то привлекательном лице красовался уродливый шрам – память о превратившемся в руины Париже. – Он выжигает города, в которые ворвались наши солдаты. Понимаешь, выжигает, как чуму или тиф!
- Понимаю, - Кёркленд тяжело вздохнул. Перед глазами плясали феи, которых здесь не было, и быть не могло. Магические существа боятся крови и смерти. В этом мире им больше нет места.
- Ты меня вообще слышишь?! – в голосе теперь уже друга зазвучали истеричные нотки. – Он выжигает собственные города! Как в тысяча восемьсот двенадцатом!
- А люди? – на какое-то время удалось стряхнуть полусонное оцепенение.
- А что люди… Его люди, наверное, успевают уйти, - Бонфуа издал короткий нервный смешок. – А вот наши… Говорят, в России и в мирное время с водой перебои, представляешь, что там сейчас?
- Не представляю, - резче необходимого отозвался Кёркленд. Разговор увял. Впрочем, ненадолго.
- Дьявол, где Альфред? – Бонфуа с силой ударил кулаком по стене, от которой немедленно отвалился пласт отсыревшей штукатурки. Отчаянно фальшивя, зазвучала мелодия «Боже, храни королеву». Кёркленд подергивающейся рукой выудил из кармана допотопную трубку – вот уж воистину, надежнее кирпича нет ничего, - поднес к уху. Молча покивал, хмыкнул. Пожелал удачи.
- Подался на восток, - трубка полетела на пол - Кёркленд глухо зашипел и сжал ладонями виски, пытаясь удержать раскалывающуюся голову. Опять бомбежка…
- На восток? – лицо Бонфуа стало почти синюшным. – Ты имеешь ввиду… Артур, он спятил?! Вы оба спятили? Самонадеянные дураки!
- Я завидую Гупте, - Кёркленд оскалился, пропуская возмущенную тираду мимо ушей. – Одним из первых начал, одним из первых исчез. Ничего этого не застал. Как же я ему завидую…
- Эй… Артур, ты что… - Бонфуа побледнел еще сильнее, хотя сильнее, казалось, было невозможно. – Не смей отключаться, слышишь? Артур? Эй, Артур!..
Долговязая фигура в шинели и заметном издалека светлом шарфе была совсем не тем, что Джонс рассчитывал увидеть. Уж кого-кого, а его встречать не хотелось совершенно точно. Никогда больше.
Правда, выглядел враг номер один неважно – под стать своему флагу. Мелово-белое лицо, сине-лиловые гематомы, алые пятна крови - своей? Чужой? Кто его разберет… Но он был жив, совершенно точно жив и даже дееспособен.
- Брагинский?! – наверное, свались сейчас с неба Артур в костюме зубной феи, Джонс удивился бы меньше. – Но как… Как ты… Тебя же на куски разорвало, я сам видел!
- Я тоже много чего видел, - Брагинский улыбался, дьявол его побери, даже сейчас он улыбался! – И то, что я видел, мне очень не понравилось.
Груды обгоревших костей и тряпья вместо сестер. Больше похожий на экспонат из анатомического музея, чем на живого человека, Торис – долгие недели непрекращающейся лихорадки, превратившаяся в памятник человеческому безрассудству страна. У прибалтов не было и надежды уцелеть, до поры-до времени их спасала лишь позиция скандинавов, но Тино не выдержал и первого удара заокеанских «героев», а Бервальд не простил. Водоворот событий незамедлительно окрасился в алый, и в этом водовороте утонуло немало…
Джонс не успел среагировать, когда на него обрушился первый удар, от которого из легких мгновенно вышибло воздух, зато кровь, которой в них определенно быть не должно было, отвратительно захлюпала, намереваясь выплеснуться изо рта.
Откуда? Откуда в этом едва живом человеке столько силы? Как может страна, потерявшая больше трети населения, перевешивать силы Альянса? Пусть даже с поддержкой, но все равно в таком чудовищном меньшинстве…
- Ты… - вместо предполагаемого потока брани из горла хлынул поток крови пополам с желчью.
- Я, - удар за ударом, Брагинский бил прицельно и на поражение. Точно так же, как в эти секунды, взрыв за взрывом, прицельно и на поражение были атакованы крупнейшие штаты. – Ох, какая жалость… Кажется, ходить ты больше не сможешь…
- Как ты так быстро восстановился? – от раздирающей боли хотелось кричать, выть обезумевшим псом, но получалось только жалобно скулить, выплевывая слова вперемешку с содержимым легких.
- Восстановился? – Брагинский улыбался, а в глазах плясали лиловые искры – не безумия, но холодной, неоднократно осмысленной и бережно взращенной ненависти. – Мне нечего было восстанавливать, Альфред. Потому что мне нечего терять. Теперь – нечего.
Без очков перед глазами все плыло и дробилось. А может, это и не из-за очков вовсе, просто…
- Тебе тоже будет нечего терять. Тебе, Людвигу, Яо. Вот только восстановиться я вам не позволю. Твой орел – не феникс, Альфред. Пепел останется пеплом.
4.58. Латвия | Эстония | Литва. Что-то разбить в доме у России. Втроем забраться под маленькую кушетку. Чихать, толкаться, дрожать от страха. "Он нас убьет!" H+++ Юмора не получилось от слова совсем. Даже наоборот.4.58. Латвия | Эстония | Литва. Что-то разбить в доме у России. Втроем забраться под маленькую кушетку. Чихать, толкаться, дрожать от страха. "Он нас убьет!" H+++ Юмора не получилось от слова совсем. Даже наоборот.
- Осторожнее… Еще осторожнее… Райвис, пожалуйста, не наступай мне на ноги. Еще осторожнее…
- Извини. Ой-ой, Торис, на меня что-то па…
- Латвия-а-а-а!!!
Груда старья, которую было велено вынести из чулана и привести в порядок для какого-то музея, с оглушительным грохотом рухнула на пол, погребя под собой обмершую от ужаса троицу грузчиков поневоле. Что-то заунывно звякнуло, раздался звон бьющейся керамики и стекла.
Первым из-под завала выбрался Эдуард, чудом ухитрившийся не потерять очки. Следом проклюнулась рука Райвиса, по счастливой случайности придавленного чем-то относительно мягким, при ближайшем рассмотрении оказавшимся старыми шинелями. Последним контуженой гусеницей пополз Торис, которому повезло чуть меньше.
- Ай, шшш…
- Порезался?
- Еще как, - Торис с сомнением покосился на пострадавшую ладонь. – Острое…
- Он, небось, этой штукой демонов призывал, - Райвис с опаской ткнул носком сапога осколок какой-то керамической фигурки. На рыжеватой поверхности еще можно было различить полустёртые узоры. – Как думаешь, на тебя теперь падет проклятие?
- Там еще стекло звенело, - поспешил перевести тему фон Вок.
- Бутылка разбилась, - Райвис смущенно шаркнул ногой.
- Старинная?
- Моя.
- Не пугай, - Эдуард с некоторым облегчением вздохнул. – Так, сейчас мы должны быстро все это убрать, пока никто не явился на шум.
- Шутишь? Да Россия, если заметит, что мы что-то разбили, нас убьет!
- Если! – Эдуард торжествующе воздел перст указующий. – Очень актуальное уточнение – если! Не думаю, что он помнит, что у него в чулане хранится. Шустро, шустро, братцы…
- Не успеем, - Торис закончил перевязывать ладонь платком, и теперь с отсутствующим видом разглядывал некогда белую ткань. Занятые обсуждением Латвия и Эстония не слышали, просто не могли слышать медленно приближающиеся тихие шаги.
- Планы меняются, - мгновенно сориентировался Эдуард. – Все под кушетку! Скорее!
Ужаснуться тому факту, что среди прочего хлама они несли еще и мебель, а так же оспорить разумность этой затеи Торис не успел – не обделенный силой эстонец шустро сунул «братцев» под помнящую еще Романовых кушетку.
- Здесь пыльно! У меня аллергия на пыль! – зашептал Райвис, отчаянно шмыгая носом.
- Тихо ты, если услышит – нам конец!
- У меня нос чешется! А…
Истошный чих не услышал бы разве что глухой. Торис мысленно попрощался с Феликсом и мысленно же пожалел о том, что так и не сумел признаться Наташе…
- Что это с вами? – Россия с нескрываемым удивлением разглядывал три пары сапог, торчащих из-под кушетки.
- П-пуговица закатилась… - Райвис нервно хихикнул и дернулся, едва не сбив с Эдуарда и так съехавшие на самый кончик носа очки. Кушетка неумолимо взмыла куда-то под потолок, явив перепуганной троице светлый лик Брагинского.
- Так проще? – участливо поинтересовался он. Массивная кушетка с резными ножками, казалось, была для Ивана невесомой. Впрочем, встреча с полом иллюзию рассеяла.
- Намного проще, - поспешно закивал Эдуард, все еще пребывающий в позе пьющего оленя. – Большое спасибо, а сейчас мы здесь быстро приберемся…
- Го-господин Россия, я не виноват, правда! – взвившегося на ноги Райвиса мелко потряхивало, кажется, на горизонте уже маячила истерика. Конспирация, типа, псу под хвост, как сказал бы Феликс.
В светлых глазах Брагинского мелькнуло недоумение.
- Это Литва на меня уронил, я упал, и… и…
- Латвия!
- Господин Россия, я приношу свои извинения, - Торис поспешно склонил голову, по-собачьи подставляя загривок. – Это моя вина, пожалуйста, не наказывайте их…
- Вы из-за этого переполошились, что ли? – Брагинский присел на корточки и взял в руки рыжеватый осколок со свежими красными пятнами. – Вот ведь… Паникёры.
- Вы… Вы не сердитесь? – Торис поднял удивленный взгляд на разглядывающего находку Ивана.
- С чего бы? Я и в чулане-то в последний раз был еще… Запамятовал, когда, - кажется, Брагинский был искренне удивлен. – Приберитесь, что ли… Как закончите – у Наташи к вам какое-то поручение.
«Это в наказание, что ли?», синхронно подумали Торис и Эдуард, но от комментариев воздержались. Просто во избежание.
Иван скрылся за поворотом, мурлыча себе под нос какую-то ставшую популярной в последнее время песенку.
- Пронесло… - Райвис выдохнул и зашарил по карманам в поисках фляги, однако поиски были прерваны звонкой затрещиной. - Эдуард, ты чего?!
- Чтобы не переводил стрелки, - фон Вок профессорским жестом поправил очки и закатал изрядно испачканные рукава. – Ну что, за работу?
Брагинский, как и ожидалось, обнаружился в саду. Если работы было не слишком много, он любил коротать вечера возле пруда.
Торису тоже нравилось это место. Здесь было уютно и удивительно спокойно, а с наступлением сумерек, когда распускались солнечно-желтые энотеры и нежно-лиловые матиолы, сад вовсе становился сказочным. Как сейчас.
- Господин Россия, ваш вечерний чай, - окликнул скамейку Лоринайтис. Скамейка негромко скрипнула – молчаливое разрешение подойти ближе.
- Дарджилинг, - на всякий случай уточнил литовец. Для чего, спрашивается? В сортах чая Иван не особо разбирался, по старинке делил на черный и зеленый. Первый он признавал, второй считал извращением.
- Спасибо, Торис, - Брагинский, не глядя, взял чашку с изображенной на ней гусыней. – Себе тоже налей.
- Благодарю.
Не гонит – уже хорошо. Хоть и странно…
Отчего-то вспомнилось, как в славные времена до Великой Депрессии он вот так же сидел в саду и пил кофе с Альфредом. Нет, не так же. Сидеть в саду и пить чай с Иваном Брагинским – это совсем другое.
- Что с рукой? – неожиданный вопрос вывел из полусонного оцепенения не хуже ведра ледяной воды.
- С какой ру… А, - Торис растерянно улыбнулся, разглядывая повязки. – Порезался оско… Простите.
- Поручи часть работы Эдуарду и Райвису, пока не заживет, - Иван вдохнул ароматный пар и отпил немного. – Но чай все равно остается на твоей совести. Он у тебя отменный.
- Спасибо… Господин Россия, вы действительно не сердитесь? – осторожно поинтересовался литовец. Душа требовала однозначного ответа, в противном случае обещала долгие часы мучительных сомнений.
- Не сержусь, - Брагинский сжал чашку в ладонях. Была у него такая почти детская привычка – Торис сперва удивлялся, а затем понял, что у него просто мерзнут руки.
- Скажите, что именно мы… я... разбили?
- Ничего существенного, - Брагинский обвел кончиком пальца рисунок на чашке и сделал еще глоток. – Старый оберег. От матери остался. Пей, Торис, чай действительно замечательный.
tbc.